lubelia | Городу и миру-2

А он все шел на север, почти чудом, потому что и стрелы не раз свистели почти рядом, и охота шла из рук вон плохо, ну где ему, благородному римлянину, уметь прокормить себя в долгом походе? Но - жил, потому что давно махнул рукой на себя и на свою латынь, слился с холмами и мелкими речушками и со свой низенькой неуклюжей лошадкой, и только золотые и звонкие геродотовы слова перекатывались у него в голове "Кроме множества огромных рек, нет в этой стране ничего достопримечательного. Впрочем, помимо этих рек и обширного протяжения равнины, я должен упомянуть еще об одной диковине: в скале, у реки Тириса местные жители показывают отпечаток ступни Геракла..."
А места становились все более и более странными, и он иногда думал - уж не а Аид ли занесло его ненароком. Потому что всадники на горизонте виделись кентаврами (ну какие кентавры, в самом деле, в наш просвещенный век? который там год от основания Рима во дворе, а вы все верите детским сказкам?), а птицы щебетали почти человеческими голосами... И потихоньку рвалась связь с Городом - он ощущал всей кожей своей души, как лопаются ниточки, и как звенят те, что еще не порвались - словно тетива на ветру... И хотя каждую ночь ему снилось теплое небо и разноцветные статуи богов - он просыпался почти спокойным, и ему не хотелось уже, как раньше, полоснуть кинжалом по горлу, чтобы закончить все разом. Что заканчивать, когда вот - Геродот Отец истории, и история его бесконечна, и мир бесконечен, и хоть и был лукавый грек сплетник и выдумщик, но ведь знал же многое!
Геродот подтверждался. Кентавры не приближались, но силуэты их на горизонте были вполне отчетливы. И стопу Геракла он видел - и напился из нее чистой дождевой воды. И даже провел целую ночь у костра с человеком "лысым, плосконосым и с широким подбородком". Для понимания друг друга языка не потребовалось - у одного в сумке нашлось мясо, у другого - свежая лепешка, и в тут ночь порвалась последняя струна - с таким яростным звоном, что плосконосый спутник заметил слезы на его глазах и прицокнул языком... А наутро разошлись, хотя могли и пойти вместе - мало ли какие опасности на севере. Но лысый от рождения народ не носит боевого оружия, согласно Геродоту. Случайный знакомец неодобрительно глянул на кинжал и лук, кивнул - и пошел куда-то в сторону не оглянувшись. Дальше, согласно Геродоту, должны были жить аримпасы, стерегущие золото и грифы...
* * *
Приближалась осень. По утрам колодезный сруб серебрился от инея, а на статуе богине уже сменили летнюю зеленую рубашку на тяжелую меховую накидку - не гоже богине простыть на ветру. Мать города тихо умерла в тот день, когда народилась новая тоненькая луна. Новая Мать Города приняла свой пост спокойно и твердо - против воли богов идти не следует, да почему в самом деле не стать Матерью - почет и уважение, и первое место на совете, и лучшие одежды.. Вот только участие в жертвоприношениях богине.. Ну да ничего, год перетерпит, а после найдется Отец - он и будет резать ежемесячно куриц на алтаре. Отца предстояло найти в течение года - почти бесконечный срок.
И посвящение прошло спокойно - без озарений. Истина о том, что на самом деле в жизни все обстоит немного не так, как представлялось, и нет такой уж большой разницы между своей богиней - и разноцветной венерой того, снящегося города, оказалась не слишком неожиданной. Она и так знала, как судить приходящих спорщиков - по Закону, который един для всех богов мира...
А зима все приближалась и небо с каждым днем становилось выше и выше, а закаты словно теряли свой цвет. Летом полыхали багрово и яростно, а теперь тихонько и прозрачно желтели и зеленели над городскими стенами, а Тот-Кто-Шел-На-Север, кажется уже не надеялся дойти - потому что ночами было невыносимо холодно... Путь его пролегал мимо городов - но он почти не замечал их, потому что каждую ночь возвращался в свой - разноцветный и странный. И она, сама того не замечая, начала ждать его - ведь в конце концов он должен был дойти. Так должно было быть - и она это знала, знала, что он не сгинет в снегах, а добредет до ее Города... А потом...
Мать Города должна знать своего Отца - заранее. Вот он, Отец , бредет себе и грезит наяву... И сны его поднимаются над головой разноцветным паром, а она толкует их про себя:
Статуи увидеть - друзей и возлюбленных обозначает
Зеленый виноград увидеть - радость обозначает
Дракона увидеть, проникающего в твой дом - благо всякому
Солнце, с востока восходящее увидеть - благо великое означает..
Сны предвещали радость.
* * *
Про утрам трава становилась жесткой от инея. Думать о предстоящей зиме было страшно, опять будет воздух до отказа наполненный белыми перьями, опять твердая вода, опять смерть, разлитая кругом. Пора останавливаться, пора зайти в какой-нибудь из проплывающих мимо городов, пора пристать к кому-нибудь из тех, кто окрикивает на очередной границе, но, натыкаясь на спокойный и обреченный взгляд - пропускает дальше, что взять с оборванного бродяги, шепчущего непонятные слова...
А он вчитывался в сонник:
Гулять в винограднике - дурное предзнаменование
Дракона увидеть - неприятность обозначает...
А с ужасом вглядываясь в себе, понимал, что разноцветные статуи, снящиеся каждую ночь - совсем незнакомы...Губастая богиня в меховой накидке, носатый бог, с привешенным на сгиб руки кожаным красно-желтым щитом... Высокие валы с частоколом, святилище в два этажа... Мать Города в темном плаще.
Последние несколько дней - когда от ночного холода потрескались и невыносимо болели губы, когда он понял, что еще неделя пути на север - и окончательно повалит снег, и обречена его его лошадка, и бесполезен его Геродот - Мать Города снилась каждую ночь. Он проходил в святилище, и садился у ног Богини, а Мать садилась напротив - и он рассказывал. Рассказывал взахлеб - все: и как стоял перед Августом и понимал, что обречен, и как как выдирал репьи из ушей щенка в детстве, а потом щенок вырос, и постарел, и провожал долгим воем, и как видел стерегущих золото грифов, но побоялся подойти, и как смешались в голове в один невыносимый ком и латынь, и греческий, и гетский, и тот новый язык, который мучительно прорастает из снов, выдирается из сознания, и рвет последние связи с Римом... Вот о Риме он молчал, потому что о Риме рассказывала она - и про колонны, и про площади, и про разноцветных богов, имен которых она не знала, и про людей, которые казались ей сплошь злыми и испорченными, и про то, как издох старый пес. А он смотрел ей в лицо и спокойно думал о том, что у города хорошая Мать - в меру твердая и в меру мягкая, лишенная обаяния, но практичная и умная, и что единственное, чего ей не достает - это Отца, но ведь ему осталось идти совсем немного - только до снега...
По утрам было невыносимо. Белое солнце вставало в белом, бесцветном небе, лишенный оттенков, черно-белый мир наваливался на душу, и черные мертвые листья плыли по черной воде, и черно-сизая трава в серебре инея была жесткой, и лошадка уже ослабела, и он шел пешком - все вперед и вперед, к черным холмам впереди. Краем глаза отмечал проплывающих где-то на краю зрения зеленых драконов, опасался ночевать под каменными стелами с человеческими лицами, потому что однажды видел, как ночью такая стела тяжело выковыривалась из земли и , переваливаясь, уплывала куда-то во тьму. Постепенно слабел. Рима почти не было - был холод и неуют. Рима уже давно - не было.
* * *
...Тот день для нее начался со снега. В прозрачном осеннем воздухе появились белые крошки, словно неоткуда - небо сияло ровной и напористой бледной голубизной. Она привычно оглядела весь известный ей мир, весь зелено-золотой шар, и все было в порядке, и все было благо, и матери соседних городов улыбались ей, а над острыми верхушками елей потихоньку поднималось солнце. Она набросила на плечи теплую вязаную накидку, ярко-зеленою, цвета богини и тихонько побрела в воротам. С ней почтительно здоровались, кузнец попросил зайти и благословить новые мехи, потом она остановилась поболтать с Матерью Рынка - давней своей подругой, и когда она, наконец, добралась до ворот - Он уже подходил к Городу и она поразилась тому, насколько измученным выглядит его лицо
...Он и сам не заметил в какой момент сбросил с плеча обтрепанный мешок с Геродотом. Золотые греческие слова остались позади - чернеть на свежем снегу, а он подходил городу, к большим деревянным воротам, а у них уже была видна ярко-зеленая накидка.
* * *
...И он почему-то подумал, что если он сейчас спросит "Как называется этот город", то, что бы она не ответила, он услышит - "Рим".