![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
Мятежники или Cука-любовь. Рецензия на исторический роман.
"...для чего мы так длинно о подобном предмете вообще говорим?"
М. Щербаков.
Начну, пожалуй, с теоретических размышлений о том, что отличает "фанфик" от "серьезной прозы". Недавно, рассуждая об этом, я писала, что прежде всего это позиционирование: если автор сам свое произведение помещает на соответствующем ресурсе и снабжает характерной для фанфиков шапкой с указанием поджанра ("ангст", "флафф"), рейтингом и дисклеймерами - то фанфиком произведение и будет являться.
Однако вот мне попалось на глаза произведение написанное вот ровно в этом жанре («Исторический фанфик», «слеш», «ангст», «флафф», «смерть героев»), которое издано на бумаге, снабжено внушительным списком благодарностей, аннотацией и позиционируется как "исторический роман".
Пришлось переформулировать для себя определение. И новое, применительно к данному жанру, будет звучать по-другому.
Характерный признак фанфика - это его неглубина, Узость и мелкость проблематики, непроработанность характеров и бэкграунда, вольное обращение с психологией и обстоятельствами героев в ущерб художественной правде.
Итак, Юлия Глезарова, «Мятежники». Исторический роман об участниках и обстоятельствах событий декабря 1825 – января 1826 года, имевших место в столицах и Малороссии»: Книга Сефер; Израиль; 2016
https://www.litres.ru/uliya-glezarova/myatezhniki/
(Издано как я понимаю по гранту для репатриантов, чисто теоретически – хорошо, что такой грант есть, издано даже с иллюстрациями, а вот на корректоре сэкономили – опечатки попадаются). Не было бы издано на бумаге, «как у взрослых» – выхлоп с моей стороны был бы потише.
...Прежде чем переходить к основной теме - "про декабристов" я скажу о том, что меня внезапно зацепило еще больше. Таки тема сексуальных меньшинств в условиях России первой трети 19 века - и ее раскрытие. Потому что в основе сюжета - любовь двух офицеров и их трагическая судьба. Честно - я бы много дала за то, чтоб почитать какой-нибудь художественный текст, где эта тема, психология героев и проблематика раскрыты хотя бы на уровне хоть какой-нибудь "Горбатой горы". Но в данном "историческом романе" проблематика вокруг заявленной темы отсутствует вовсе. У героев не возникает ни внутренних трудностей по поводу согласования своего христианства и своей страсти, ни внешних - в виде давления\осуждения или вообще хоть какой-то реакции общества. Это безоблачная любовь на фоне православной патриархальной России, и единственное, что мешает нашим героям и приводит их в итоге к трагическому финалу - что они оказываются в разных полках, и вдвоем не могут придумать такую логистику, которая позволит им быть вместе. Никто из их окружения не догадывается (а кто догадывается - не осуждают, например, дева, влюбленная в одного из героев, согласна жить втроем), им самим их положение ничуть не мешает быть христианами, и не то, чтобы они эту проблему "решили", там проблемы внезапно просто не стоит. Это в наше время несчастные христиане-представители ЛГБТ-сообщества бьются головой в стены разных церквей, чтоб их признали, разрешили венчаться, участвовать в таинствах и т.д. или проводят жизнь в борьбе с тем, что осознают как грех. Герои "исторического" романа о жизни России 19 века (какую страну потеряли, а?) внезапно не таковы. Нет, при этом периодически они даже пускаются в рассуждения о том, что в России, как она есть, таким как они места нет - и поэтому надо бы устроить бунт и убить царя. Между тем, единственное давление, которое оказывает на них общество - это разумное желание командира полка видеть подчиненного ему поручика на месте службы, а не неизвестно где в объятьях подполковника другого полка.
(-Ты у полковника об отпуске просил?
– Просил! – сквозь слезы едва выговорил Мишель, – он… мне сказал… что он… отпуска мне даст… права не имеет, да что же это такое! Сие бес. чело… веч. но… – Мишель вновь расплакался.
– Бесчеловечно, – глухо повторил Сергей.)
Хотя в принципе вроде бы герои помнят иногда о том, что нельзя - например воинский артикул и его 166 статью цитируют, и даже в какой-то момент один из них заявляет, что «идти против Бога и натуры – мука». Ничего особенно страшного там, в 166 статье, кстати, нет, просто предусмотрено наказание за мужеложество. Суровое наказание до смерти - за изнасилование, а за разврат - ну наказание и наказание. Честно говоря, учитывая, что автор подробно описывает коллизию, как влюбившийся офицер всячески отлынивает от службы, вплоть до идеи о дезертирстве – хорошая статья, годная.
Ну и честно-честно, цареубийство, в тех условиях, им бы ничем, ну ровно ничем не помогло, и идей о борьбе за права сексуальных меньшинств у декабристов не возникало. Не потому что идея сама по себе плохая, а потому что помещая героев в определенную эпоху и давая им имена конкретных исторических персонажей - неплохо бы хоть немножко попытаться смоделировать и соответствующий менталитет, иначе получается ну очень смешно. Прям так и вижу очами души своей программный манифест: "Отмена монархии, крепостного права, и 166 статьи воинского артикула".
Итак, о конкретных персонажах. Таки да, речь идет о любви декабристов Михаила Бестужева-Рюмина и Сергея Муравьева-Апостола, о суке-любви, которая сгубила два юных горячих сердца.
Даже и с любовным треугольником – в какой-то момент Мишель Бестужев-Рюмин влюбляется в Екатерину Бороздину (между прочим вполне исторический факт, который лично на мой вкус вполне убедительно доказывает его гетеросексуальность), делает ей двоих детей – и детей пристраивают в Хомутце, и заботится о них Матвей Муравьев-Апостол, потому что некому больше. Представьте себе эту дворянскую среду, где все всех знают, и юную деву из очень хорошей семьи, которая умудряется, сохранив репутацию, втайне от родных и вне брака забеременеть, уехать рожать в другое имение (причем совсем уже на сносях), вернуться, разлюбить отца своих детей – и потом благополучно выйти замуж за другого. Это – возвращаясь к литературоведению – вполне возможно, если перед нами «фанфик». Ну или «любовный роман». К историческим реалиям эта коллизия не имеет никакого отношения, настоящая коллизия была гораздо менее развесистой – родители были резко против и брака просто не сложилось.
...Сергей Муравье-Апостол предстает перед нами трагическим и страдающим героем, у которого в мыслях не было бунтовать и вообще заниматься какой-то политической деятельностью - он просто хотел быть со своим возлюбленным, но обстоятельства сложились против. Потому что юный Мишель был увлечен речами Пестеля, потому что сам Серж сдуру пообещал Артамону и славянам устроить мятеж (для тех, кто немножко знает устройство этого танка: Сергей Муравье-Апостол в этой реальности пообещал восстание Артамону Муравьеву и раскаивается. Не наоборот, ага), потому что ватага буйных, грубых и пьяных офицеров во главе с Кузьминым такая ватага – и их энергии просто невозможно противостоять… в общем почему угодно, только не потому, что у самого Сергея были какие-то политические воззрения и какая-то цель.
Ах, до кучи этот Сергей – экстрасенс (зачем?) и припадочный. Реально зафиксированный эпизод, когда Сергей падает в обморок при виде телесного наказания (это ведь тоже довольно просто было превратить в положительную характеристику.. ну хоть в какую-то характеристику!) – описывается просто как непонятный припадок непонятно чего, наследственную болезнь (у матушки были припадки, вот и тут) типа эпилепсии. Потому что автору гораздо важнее не поговорить про убеждения Сергея и его отношения к телесным наказаниям и насилию – а дать возможность Мишелю трогательно пострадать над упавшим в обморок любовником.
Примирить всю эту страдательность с реальной фигурой Муравьева-Апостола - человека вполне деятельного, решительного, перебиравшего план за планом - у автора не вышло. На выходе получился сентиментальный безвольный идиот. "В романе дана авторская концепция истории восстания Черниговского полка" - авторская концепция заключается в том, что Сергей ни в коей мере не был активным деятелем, а все как-то у него - само собой шло, помимо его воли и желания. Все, что он может сам - это следовать за своими офицерами. Начинается восстание по инициативе Кузьмина (никакого решения Сергея, никакого "избавить нас" в этой версии событий нет, деньги у жидов с сопутствующим погромом тоже добывает Кузьмин, а Сергей на идею расстрелять солдат-мародеров вяло рассуждает, что на них кровь, и на нем кровь.... "Они жида прибили, а мы Гебеля" - и таки нет, ровно ничегошеньки против мародеров не предпринимает, даже внушения не делает. "Слишком чист" говорит про этого Сергея этот Пестель, и вопрос о том, кто тут в маразме, остается открыт, потому что это что угодно, только не моральная чистота.
[да, посмотрев внимательно на издание, я сложила два и два. Единственный, кажется, эпизод, где повествование не касается лордов, а внезапно появляется простой человек со своими человеческими проблемами – это вот этот эпизод грабежа шинкаря-еврея – ну понятно, Израиль издает, магистральную тему неплохо бы в текст включить, тем более, что она исторически там вполне присутствует. И – блин, это было место, где можно было дать герою ну хоть какую-то положительную характеристику, хоть бы возмутился он и высказался в том плане, что нехорошо убивать и грабить евреев! Нет, моральная чистота не позволила.]
Восстание продолжается. Даже "Православный катехизис" («Для чего Бог создал человека? чтоб тот был счастлив и свободен") Сергей пишет не сам - сочиняет его Бестужев-Рюмин. Потом Сергей собирает войска на плацу к десяти, а сам выходит что-то к одиннадцати (тема того, как нарушение 166 статьи воинского артикула стремительно разлагает дисциплину снова детектед) и "Матвей увидел брата и удивился: вид его и голос никак не соответствовали общему настроению. Голову Сергей наклонил к правому плечу, смотрел на всех искоса, рукою то и дело потирал лоб. В этих жестах была неуверенность… робость… страх…".
Зато на ложь наш слишком чистый оказывается отлично способен - Ипполита они перед войском представляют адъютантом Константина Павловича, который приветствует восстание.
Последнюю ночь перед поражением Сергей проводит вусмерть напившись (вообще там тоже отдельно прекрасная тема пьянства – его всю дорогу спаивает Кузьмин, а Сергей, видимо, по слабости характера не может отказаться). Сцена длинная и тяжелая – сначала Ипполит приходит валяться у Сергея в ногах и просить прощения, за то, что он приехал так поздно, потому что загулял в Москве с проститутками, потом Матвей пытается его убить, потом они с Мишелем напоследок трахаются… уровень бреда зашкаливает стремительно.
(Образ Матвея – это отдельная песня, этот Матвей ладно бы, как исторически и было, порывался бы то и дело самоубиться – так нет же, этому Матвею очень хочется непременно прихватить с собой всех окружающих, например, вот Сергея он готов застрелить сам. Это братская любовь в представлениях автора).
Но самый венец карьеры Сергея Маравьева-Апостала - это, конечно, финал восстания. Собственно, перед Ковалевкой Серж избавляется от оружия, утыкается в Матвея, сообщает ему "Сдаюсь я и полк сдаю" - и не сказав об этом ни своему полку, ни противнику с идеей "я один отвечу за все" ведет полк на пушки Гейсмара и молится «Господи, спаси их всех». Гейсмар закономерно стреляет.
Вот честно - всякие версии этого его финального решения я видала. И что это было сознательным самоубийством, и что просто неверным решением - хотел успеть проскочить до слепой зоны артиллерии, но не вышло... Но вот что это был такой вот прямой идиотизм - пойти сдаваться и никому не сказать, что сдаешься – это натурально смелая идея и свежая концепция.
На всякий случай дисклеймер для тех, кто скажет «ну это историческая версия, возможно так оно и было, потому что мы не знаем – как оно было». Дело в том, что история восстания Черниговского полка очень хорошо задокументирована и все эти документы: материалы допросов всех фигурантов, включая рядовых, служебная переписка вокруг – все-все издано, лежит в открытом доступе. И кто кому что говорил, и даже кто с кем и сколько пил – все зафиксировано. И когда мы видим вольную фантазию на тему - это таки вольная фантазия, а не «исторический роман».
Автор честно пытался написать "слишком чистого", но написал такое чмо, извините, что... что Пестель в этой книге - много лучше.
На этом фоне образ Пестеля даже прямо-таки - художественный образ. Без дураков художественный - начинается прям с художественной сцены как он после Бородинского сражения прокапывается штыком из-под груды тел (почему у него штык отдельно от ружья внезапно под рукой валяется и как вот штыком можно прямо таки раскромсать гору трупов... ну это высокохудожественно, оставим), поле чего навсегда утрачивает способность плакать. Иллюстрируется это помещенными рядом и действительно страшно похожими друг на друга очень плохим портретом Пестеля и очень плохим портретом Наполеона.
Но при этом Пестель (в отличие от Сергея) внезапно хоть знает чего хочет и какими методами. И при всей своей заявленной "железности" он, бедный, все время страдает из-за раны на ноге - и это конечно же придает образу неоднозначность и художественность. Да, разумеется "обреченный отряд" цареубийц тут присутствует - Пестель хочет употребить на это дело свежеприсоединенное Общество Соединенных Славян - поручить им цареубийство, а потом все на них же и свалить. Я не буду сейчас описывать откуда и как возникло это вот, кочующее из книги в книгу обвинение Пестеля в такой идее, замечу только то, что вот Соединенные славяне в этом контексте правда-правда вообще не упоминаются. То есть ладно, если автор повторяет обвинения (или хоть вопросы) правда звучавшие на следствии, а вот когда начинает изобретать сам… это очередная смелая идея, являющаяся вольной фантазией автора.
Следствие, описанное в книге - отдельная прекрасная песня. Бедный Чернышев, который лично для допросов таскается из камеры в камеру целый день - это прекрасно. Вдвойне прекрасно, как он собственноручно выбивает из подследственных показания, сбивая костяшки пальцев. Клевета, вот при всем неуважении к Александру Ивановичу и его методам ведения допросов - это прямая клевета на дворянина и офицера. Кричать мог, давить мог, методы воздействия типа кандалов и очных ставок - мог. А вот лично морды бить - это прорезаются глубоко современные представления автора о менталитете (примерно как в другом романе подобного же пошиба жена Бенкендорфу бутерброды в крепость собирает – а то оголодает на службе:).
Внезапная идея о том, что показания Пестеля были выбиты кулаками Чернышева... Это, видимо, потому что в железобетонный образ никогда не плачущего, но страдающего ногой Пестеля, живой человек и то, что там с ним на следствии происходило на самом деле - ну вообще никак не влезает. Картина получается крайне любопытной: с одной стороны автор повторяет мнение историка Киянской о том, что растраченные Майбородой деньги были уже украдены самим Павлом, только Павел крал для общества, а Майборода внезапно спер для себя - и это клевета на Пестеля, которая ничем не подкреплена. А с другой данные им вполне добровольно показания зачем-то объявляются выбитыми силой.
Да, тема нарушения 166 артикула на следствии тоже всплывает – Бестужева-Рюмина внезапно начинают спрашивать про то, в каких именно отношениях он был с Сергеем и примерно через это разводят на показания. Если что – дело Михаила Бестужева-Рюмина тоже издано, никому не мешает взять и почитать – все вопросы и все ответы зафиксированы. Правда-правда, вот лучше бы следствие действительно интересовали его сексуальные предпочтения, а не то, с кем он успел поговорить о цареубийстве – возможно жив бы остался.
Поведение Сергея тоже отдельно прекрасно. Из Пестеля показания выбивали, а Сергей сознательно всячески подчеркивает вину Мишеля - чтобы Мишеля тоже казнили вместе с ним, потому что как же бедный Мишель без него может выжить-то? Это тоже клевета на реального Сергея - он там много чего говорит, но нет, никакого сознательного утопления Мишеля в его деле нет, можно открыть дело и ознакомиться. И потом... ну даже для романтической истории любви, автору серьезно кажется, что это поведение достойное положительного героя-любовника? Но что там кажется автору - остается за кадром, признак фанфика это то, что многое в нем пишется "на голубом глазу", потому что там мораль так же ситуативна, как и все остальное. В одном эпизоде герои будут целовать друг другу руки и умолять выжить, в другом - топить друг друга, а потом таки целовать руки и просить прощения, потому что... Боже, почему я серьёзно пытаюсь анализировать произведение, которое не предназначено ровно ни для чего, кроме как вызвать у читателя слезу? умиление? (или не знаю, что там - бабочек в животе? кундалини?).
Про сцену приговора\перед казнью\казни я одно напишу. Ладно, каждый глючит тут как может и гонит слезу из читателя как может тоже. Но помимо прочего мы опять видим клевету на очередного хорошего человека. До приговора к Мишелю приходит Мысловский и "пряча глаза наскоро его исповедует".
Вот честно - о. Петр приходил после приговора к людям, которые уже знали, что их ждет, ничего от них не скрывал и исповедовал всяко не наскоро. (Про "наскоро" исповедь от мужеложца я отдельно молчу, и прямо таки вижу очами своей души несколько амбивалентную картину: либо Мишель сознательно лжет и умалчивает на последней исповеди, либо Мысловский пропускает мужеложество вот прямо-таки "наскоро". Даже не знаю что выбрать, и то и другое настолько вкусное..."Исторический роман", ага:))
А еще - судя по тому, что Сергей перед приговором просит обрить ему "слипшиеся от грязи и крови волосы" и всклокоченную броду - за несколько месяцев следствия в баню его ни разу не водили (и даже воды для умывания в достаточном количестве, чтобы смыть грязь и кровь ни разу не дали). Это опять-таки клевета на людей, ответственных за содержание декабристов в крепости!
Отдельные прекрасные художественные перлы. Почему-то тема рук и суставов завораживает автора:
Длинные пальцы, словно разделенные по прихоти природы не на три, а на четыре сустава плясали по отполированному дереву странный танец.
Его длинный, как пистолетное дуло, указательный палец, сверкал в тусклом сумраке.
Перл про Наполеона, прям Льва Толстого достойный:
Великий человек в сером сюртуке и треуголке походил на грязное пятно на фоне мундиров, лосин и золота эполет своей свиты.
Прекрасные перлы стилизации – «чорт», или «нащет» например. В устной речи героев, не в письме – просто, видимо, показать, что автор помнит, как эти слова писались раньше. Можно бы и вообще всю прямую речь в старой орфографии забацать в таком случае.
Вообще же стиль страшно штампованный. Не сказать, что сильно плохой – никакой с вкраплениями отдельных шедевральных перлов.
Ну и отдельно стоит сказать про использование иллюстративного материала. В книге широко используются иллюстрации - портреты (ни авторы, ни датировки не подписаны, ну да ладно, у нас роман, а не научное издание). А также иллюстрации Двигубского к одному из изданий «Апостола Сергея» Н. Эйдльмана (1975 г, третье издание). Не любитель я этих картинок, но между прочим авторское право по закону действует в течение 50 лет после смерти автора. Я не знаю, жив ли автор еще, но опубликованы они были 41 год назад. Возможно технически ни с ним, ни с возможными наследниками связаться нельзя, да и гонорара, наверно, с такого издания не получишь – но авторство вынесенной на обложку иллюстрации указать моральная чистота помешала?
Ну и отдельный вопрос к помещенному там портрету Михаила Бестужева-Рюмина. Я его, честно говоря, вообще не атрибутировала, кто может сказать, что это и откуда?
…А посвящается вся вот эта радость: Ипполит, убивший свою маму; дети Михаила Бестужева Рюмина и Бороздиной; Сергей Муравьев-Апостол по клиническому идиотизму ведущий полк на картечь сдаваться; борьба декабристов за права секс-меньшинств; дерущийся на следствии Чернышев и все прочее - историку Оксане Киянской. С благодарностью "неоценимую помощь, оказанную при создании романа, за нетривиальный подход к истории тайных обществ в России, смелые идеи и дружеские беседы".
С чем я историка Оксану Киянскую торжественно и поздравляю.
М. Щербаков.
Начну, пожалуй, с теоретических размышлений о том, что отличает "фанфик" от "серьезной прозы". Недавно, рассуждая об этом, я писала, что прежде всего это позиционирование: если автор сам свое произведение помещает на соответствующем ресурсе и снабжает характерной для фанфиков шапкой с указанием поджанра ("ангст", "флафф"), рейтингом и дисклеймерами - то фанфиком произведение и будет являться.
Однако вот мне попалось на глаза произведение написанное вот ровно в этом жанре («Исторический фанфик», «слеш», «ангст», «флафф», «смерть героев»), которое издано на бумаге, снабжено внушительным списком благодарностей, аннотацией и позиционируется как "исторический роман".
Пришлось переформулировать для себя определение. И новое, применительно к данному жанру, будет звучать по-другому.
Характерный признак фанфика - это его неглубина, Узость и мелкость проблематики, непроработанность характеров и бэкграунда, вольное обращение с психологией и обстоятельствами героев в ущерб художественной правде.
Итак, Юлия Глезарова, «Мятежники». Исторический роман об участниках и обстоятельствах событий декабря 1825 – января 1826 года, имевших место в столицах и Малороссии»: Книга Сефер; Израиль; 2016
https://www.litres.ru/uliya-glezarova/myatezhniki/
(Издано как я понимаю по гранту для репатриантов, чисто теоретически – хорошо, что такой грант есть, издано даже с иллюстрациями, а вот на корректоре сэкономили – опечатки попадаются). Не было бы издано на бумаге, «как у взрослых» – выхлоп с моей стороны был бы потише.
...Прежде чем переходить к основной теме - "про декабристов" я скажу о том, что меня внезапно зацепило еще больше. Таки тема сексуальных меньшинств в условиях России первой трети 19 века - и ее раскрытие. Потому что в основе сюжета - любовь двух офицеров и их трагическая судьба. Честно - я бы много дала за то, чтоб почитать какой-нибудь художественный текст, где эта тема, психология героев и проблематика раскрыты хотя бы на уровне хоть какой-нибудь "Горбатой горы". Но в данном "историческом романе" проблематика вокруг заявленной темы отсутствует вовсе. У героев не возникает ни внутренних трудностей по поводу согласования своего христианства и своей страсти, ни внешних - в виде давления\осуждения или вообще хоть какой-то реакции общества. Это безоблачная любовь на фоне православной патриархальной России, и единственное, что мешает нашим героям и приводит их в итоге к трагическому финалу - что они оказываются в разных полках, и вдвоем не могут придумать такую логистику, которая позволит им быть вместе. Никто из их окружения не догадывается (а кто догадывается - не осуждают, например, дева, влюбленная в одного из героев, согласна жить втроем), им самим их положение ничуть не мешает быть христианами, и не то, чтобы они эту проблему "решили", там проблемы внезапно просто не стоит. Это в наше время несчастные христиане-представители ЛГБТ-сообщества бьются головой в стены разных церквей, чтоб их признали, разрешили венчаться, участвовать в таинствах и т.д. или проводят жизнь в борьбе с тем, что осознают как грех. Герои "исторического" романа о жизни России 19 века (какую страну потеряли, а?) внезапно не таковы. Нет, при этом периодически они даже пускаются в рассуждения о том, что в России, как она есть, таким как они места нет - и поэтому надо бы устроить бунт и убить царя. Между тем, единственное давление, которое оказывает на них общество - это разумное желание командира полка видеть подчиненного ему поручика на месте службы, а не неизвестно где в объятьях подполковника другого полка.
(-Ты у полковника об отпуске просил?
– Просил! – сквозь слезы едва выговорил Мишель, – он… мне сказал… что он… отпуска мне даст… права не имеет, да что же это такое! Сие бес. чело… веч. но… – Мишель вновь расплакался.
– Бесчеловечно, – глухо повторил Сергей.)
Хотя в принципе вроде бы герои помнят иногда о том, что нельзя - например воинский артикул и его 166 статью цитируют, и даже в какой-то момент один из них заявляет, что «идти против Бога и натуры – мука». Ничего особенно страшного там, в 166 статье, кстати, нет, просто предусмотрено наказание за мужеложество. Суровое наказание до смерти - за изнасилование, а за разврат - ну наказание и наказание. Честно говоря, учитывая, что автор подробно описывает коллизию, как влюбившийся офицер всячески отлынивает от службы, вплоть до идеи о дезертирстве – хорошая статья, годная.
Ну и честно-честно, цареубийство, в тех условиях, им бы ничем, ну ровно ничем не помогло, и идей о борьбе за права сексуальных меньшинств у декабристов не возникало. Не потому что идея сама по себе плохая, а потому что помещая героев в определенную эпоху и давая им имена конкретных исторических персонажей - неплохо бы хоть немножко попытаться смоделировать и соответствующий менталитет, иначе получается ну очень смешно. Прям так и вижу очами души своей программный манифест: "Отмена монархии, крепостного права, и 166 статьи воинского артикула".
Итак, о конкретных персонажах. Таки да, речь идет о любви декабристов Михаила Бестужева-Рюмина и Сергея Муравьева-Апостола, о суке-любви, которая сгубила два юных горячих сердца.
Даже и с любовным треугольником – в какой-то момент Мишель Бестужев-Рюмин влюбляется в Екатерину Бороздину (между прочим вполне исторический факт, который лично на мой вкус вполне убедительно доказывает его гетеросексуальность), делает ей двоих детей – и детей пристраивают в Хомутце, и заботится о них Матвей Муравьев-Апостол, потому что некому больше. Представьте себе эту дворянскую среду, где все всех знают, и юную деву из очень хорошей семьи, которая умудряется, сохранив репутацию, втайне от родных и вне брака забеременеть, уехать рожать в другое имение (причем совсем уже на сносях), вернуться, разлюбить отца своих детей – и потом благополучно выйти замуж за другого. Это – возвращаясь к литературоведению – вполне возможно, если перед нами «фанфик». Ну или «любовный роман». К историческим реалиям эта коллизия не имеет никакого отношения, настоящая коллизия была гораздо менее развесистой – родители были резко против и брака просто не сложилось.
...Сергей Муравье-Апостол предстает перед нами трагическим и страдающим героем, у которого в мыслях не было бунтовать и вообще заниматься какой-то политической деятельностью - он просто хотел быть со своим возлюбленным, но обстоятельства сложились против. Потому что юный Мишель был увлечен речами Пестеля, потому что сам Серж сдуру пообещал Артамону и славянам устроить мятеж (для тех, кто немножко знает устройство этого танка: Сергей Муравье-Апостол в этой реальности пообещал восстание Артамону Муравьеву и раскаивается. Не наоборот, ага), потому что ватага буйных, грубых и пьяных офицеров во главе с Кузьминым такая ватага – и их энергии просто невозможно противостоять… в общем почему угодно, только не потому, что у самого Сергея были какие-то политические воззрения и какая-то цель.
Ах, до кучи этот Сергей – экстрасенс (зачем?) и припадочный. Реально зафиксированный эпизод, когда Сергей падает в обморок при виде телесного наказания (это ведь тоже довольно просто было превратить в положительную характеристику.. ну хоть в какую-то характеристику!) – описывается просто как непонятный припадок непонятно чего, наследственную болезнь (у матушки были припадки, вот и тут) типа эпилепсии. Потому что автору гораздо важнее не поговорить про убеждения Сергея и его отношения к телесным наказаниям и насилию – а дать возможность Мишелю трогательно пострадать над упавшим в обморок любовником.
Примирить всю эту страдательность с реальной фигурой Муравьева-Апостола - человека вполне деятельного, решительного, перебиравшего план за планом - у автора не вышло. На выходе получился сентиментальный безвольный идиот. "В романе дана авторская концепция истории восстания Черниговского полка" - авторская концепция заключается в том, что Сергей ни в коей мере не был активным деятелем, а все как-то у него - само собой шло, помимо его воли и желания. Все, что он может сам - это следовать за своими офицерами. Начинается восстание по инициативе Кузьмина (никакого решения Сергея, никакого "избавить нас" в этой версии событий нет, деньги у жидов с сопутствующим погромом тоже добывает Кузьмин, а Сергей на идею расстрелять солдат-мародеров вяло рассуждает, что на них кровь, и на нем кровь.... "Они жида прибили, а мы Гебеля" - и таки нет, ровно ничегошеньки против мародеров не предпринимает, даже внушения не делает. "Слишком чист" говорит про этого Сергея этот Пестель, и вопрос о том, кто тут в маразме, остается открыт, потому что это что угодно, только не моральная чистота.
[да, посмотрев внимательно на издание, я сложила два и два. Единственный, кажется, эпизод, где повествование не касается лордов, а внезапно появляется простой человек со своими человеческими проблемами – это вот этот эпизод грабежа шинкаря-еврея – ну понятно, Израиль издает, магистральную тему неплохо бы в текст включить, тем более, что она исторически там вполне присутствует. И – блин, это было место, где можно было дать герою ну хоть какую-то положительную характеристику, хоть бы возмутился он и высказался в том плане, что нехорошо убивать и грабить евреев! Нет, моральная чистота не позволила.]
Восстание продолжается. Даже "Православный катехизис" («Для чего Бог создал человека? чтоб тот был счастлив и свободен") Сергей пишет не сам - сочиняет его Бестужев-Рюмин. Потом Сергей собирает войска на плацу к десяти, а сам выходит что-то к одиннадцати (тема того, как нарушение 166 статьи воинского артикула стремительно разлагает дисциплину снова детектед) и "Матвей увидел брата и удивился: вид его и голос никак не соответствовали общему настроению. Голову Сергей наклонил к правому плечу, смотрел на всех искоса, рукою то и дело потирал лоб. В этих жестах была неуверенность… робость… страх…".
Зато на ложь наш слишком чистый оказывается отлично способен - Ипполита они перед войском представляют адъютантом Константина Павловича, который приветствует восстание.
Последнюю ночь перед поражением Сергей проводит вусмерть напившись (вообще там тоже отдельно прекрасная тема пьянства – его всю дорогу спаивает Кузьмин, а Сергей, видимо, по слабости характера не может отказаться). Сцена длинная и тяжелая – сначала Ипполит приходит валяться у Сергея в ногах и просить прощения, за то, что он приехал так поздно, потому что загулял в Москве с проститутками, потом Матвей пытается его убить, потом они с Мишелем напоследок трахаются… уровень бреда зашкаливает стремительно.
(Образ Матвея – это отдельная песня, этот Матвей ладно бы, как исторически и было, порывался бы то и дело самоубиться – так нет же, этому Матвею очень хочется непременно прихватить с собой всех окружающих, например, вот Сергея он готов застрелить сам. Это братская любовь в представлениях автора).
Но самый венец карьеры Сергея Маравьева-Апостала - это, конечно, финал восстания. Собственно, перед Ковалевкой Серж избавляется от оружия, утыкается в Матвея, сообщает ему "Сдаюсь я и полк сдаю" - и не сказав об этом ни своему полку, ни противнику с идеей "я один отвечу за все" ведет полк на пушки Гейсмара и молится «Господи, спаси их всех». Гейсмар закономерно стреляет.
Вот честно - всякие версии этого его финального решения я видала. И что это было сознательным самоубийством, и что просто неверным решением - хотел успеть проскочить до слепой зоны артиллерии, но не вышло... Но вот что это был такой вот прямой идиотизм - пойти сдаваться и никому не сказать, что сдаешься – это натурально смелая идея и свежая концепция.
На всякий случай дисклеймер для тех, кто скажет «ну это историческая версия, возможно так оно и было, потому что мы не знаем – как оно было». Дело в том, что история восстания Черниговского полка очень хорошо задокументирована и все эти документы: материалы допросов всех фигурантов, включая рядовых, служебная переписка вокруг – все-все издано, лежит в открытом доступе. И кто кому что говорил, и даже кто с кем и сколько пил – все зафиксировано. И когда мы видим вольную фантазию на тему - это таки вольная фантазия, а не «исторический роман».
Автор честно пытался написать "слишком чистого", но написал такое чмо, извините, что... что Пестель в этой книге - много лучше.
На этом фоне образ Пестеля даже прямо-таки - художественный образ. Без дураков художественный - начинается прям с художественной сцены как он после Бородинского сражения прокапывается штыком из-под груды тел (почему у него штык отдельно от ружья внезапно под рукой валяется и как вот штыком можно прямо таки раскромсать гору трупов... ну это высокохудожественно, оставим), поле чего навсегда утрачивает способность плакать. Иллюстрируется это помещенными рядом и действительно страшно похожими друг на друга очень плохим портретом Пестеля и очень плохим портретом Наполеона.
Но при этом Пестель (в отличие от Сергея) внезапно хоть знает чего хочет и какими методами. И при всей своей заявленной "железности" он, бедный, все время страдает из-за раны на ноге - и это конечно же придает образу неоднозначность и художественность. Да, разумеется "обреченный отряд" цареубийц тут присутствует - Пестель хочет употребить на это дело свежеприсоединенное Общество Соединенных Славян - поручить им цареубийство, а потом все на них же и свалить. Я не буду сейчас описывать откуда и как возникло это вот, кочующее из книги в книгу обвинение Пестеля в такой идее, замечу только то, что вот Соединенные славяне в этом контексте правда-правда вообще не упоминаются. То есть ладно, если автор повторяет обвинения (или хоть вопросы) правда звучавшие на следствии, а вот когда начинает изобретать сам… это очередная смелая идея, являющаяся вольной фантазией автора.
Следствие, описанное в книге - отдельная прекрасная песня. Бедный Чернышев, который лично для допросов таскается из камеры в камеру целый день - это прекрасно. Вдвойне прекрасно, как он собственноручно выбивает из подследственных показания, сбивая костяшки пальцев. Клевета, вот при всем неуважении к Александру Ивановичу и его методам ведения допросов - это прямая клевета на дворянина и офицера. Кричать мог, давить мог, методы воздействия типа кандалов и очных ставок - мог. А вот лично морды бить - это прорезаются глубоко современные представления автора о менталитете (примерно как в другом романе подобного же пошиба жена Бенкендорфу бутерброды в крепость собирает – а то оголодает на службе:).
Внезапная идея о том, что показания Пестеля были выбиты кулаками Чернышева... Это, видимо, потому что в железобетонный образ никогда не плачущего, но страдающего ногой Пестеля, живой человек и то, что там с ним на следствии происходило на самом деле - ну вообще никак не влезает. Картина получается крайне любопытной: с одной стороны автор повторяет мнение историка Киянской о том, что растраченные Майбородой деньги были уже украдены самим Павлом, только Павел крал для общества, а Майборода внезапно спер для себя - и это клевета на Пестеля, которая ничем не подкреплена. А с другой данные им вполне добровольно показания зачем-то объявляются выбитыми силой.
Да, тема нарушения 166 артикула на следствии тоже всплывает – Бестужева-Рюмина внезапно начинают спрашивать про то, в каких именно отношениях он был с Сергеем и примерно через это разводят на показания. Если что – дело Михаила Бестужева-Рюмина тоже издано, никому не мешает взять и почитать – все вопросы и все ответы зафиксированы. Правда-правда, вот лучше бы следствие действительно интересовали его сексуальные предпочтения, а не то, с кем он успел поговорить о цареубийстве – возможно жив бы остался.
Поведение Сергея тоже отдельно прекрасно. Из Пестеля показания выбивали, а Сергей сознательно всячески подчеркивает вину Мишеля - чтобы Мишеля тоже казнили вместе с ним, потому что как же бедный Мишель без него может выжить-то? Это тоже клевета на реального Сергея - он там много чего говорит, но нет, никакого сознательного утопления Мишеля в его деле нет, можно открыть дело и ознакомиться. И потом... ну даже для романтической истории любви, автору серьезно кажется, что это поведение достойное положительного героя-любовника? Но что там кажется автору - остается за кадром, признак фанфика это то, что многое в нем пишется "на голубом глазу", потому что там мораль так же ситуативна, как и все остальное. В одном эпизоде герои будут целовать друг другу руки и умолять выжить, в другом - топить друг друга, а потом таки целовать руки и просить прощения, потому что... Боже, почему я серьёзно пытаюсь анализировать произведение, которое не предназначено ровно ни для чего, кроме как вызвать у читателя слезу? умиление? (или не знаю, что там - бабочек в животе? кундалини?).
Про сцену приговора\перед казнью\казни я одно напишу. Ладно, каждый глючит тут как может и гонит слезу из читателя как может тоже. Но помимо прочего мы опять видим клевету на очередного хорошего человека. До приговора к Мишелю приходит Мысловский и "пряча глаза наскоро его исповедует".
Вот честно - о. Петр приходил после приговора к людям, которые уже знали, что их ждет, ничего от них не скрывал и исповедовал всяко не наскоро. (Про "наскоро" исповедь от мужеложца я отдельно молчу, и прямо таки вижу очами своей души несколько амбивалентную картину: либо Мишель сознательно лжет и умалчивает на последней исповеди, либо Мысловский пропускает мужеложество вот прямо-таки "наскоро". Даже не знаю что выбрать, и то и другое настолько вкусное..."Исторический роман", ага:))
А еще - судя по тому, что Сергей перед приговором просит обрить ему "слипшиеся от грязи и крови волосы" и всклокоченную броду - за несколько месяцев следствия в баню его ни разу не водили (и даже воды для умывания в достаточном количестве, чтобы смыть грязь и кровь ни разу не дали). Это опять-таки клевета на людей, ответственных за содержание декабристов в крепости!
Отдельные прекрасные художественные перлы. Почему-то тема рук и суставов завораживает автора:
Длинные пальцы, словно разделенные по прихоти природы не на три, а на четыре сустава плясали по отполированному дереву странный танец.
Его длинный, как пистолетное дуло, указательный палец, сверкал в тусклом сумраке.
Перл про Наполеона, прям Льва Толстого достойный:
Великий человек в сером сюртуке и треуголке походил на грязное пятно на фоне мундиров, лосин и золота эполет своей свиты.
Прекрасные перлы стилизации – «чорт», или «нащет» например. В устной речи героев, не в письме – просто, видимо, показать, что автор помнит, как эти слова писались раньше. Можно бы и вообще всю прямую речь в старой орфографии забацать в таком случае.
Вообще же стиль страшно штампованный. Не сказать, что сильно плохой – никакой с вкраплениями отдельных шедевральных перлов.
Ну и отдельно стоит сказать про использование иллюстративного материала. В книге широко используются иллюстрации - портреты (ни авторы, ни датировки не подписаны, ну да ладно, у нас роман, а не научное издание). А также иллюстрации Двигубского к одному из изданий «Апостола Сергея» Н. Эйдльмана (1975 г, третье издание). Не любитель я этих картинок, но между прочим авторское право по закону действует в течение 50 лет после смерти автора. Я не знаю, жив ли автор еще, но опубликованы они были 41 год назад. Возможно технически ни с ним, ни с возможными наследниками связаться нельзя, да и гонорара, наверно, с такого издания не получишь – но авторство вынесенной на обложку иллюстрации указать моральная чистота помешала?
Ну и отдельный вопрос к помещенному там портрету Михаила Бестужева-Рюмина. Я его, честно говоря, вообще не атрибутировала, кто может сказать, что это и откуда?
…А посвящается вся вот эта радость: Ипполит, убивший свою маму; дети Михаила Бестужева Рюмина и Бороздиной; Сергей Муравьев-Апостол по клиническому идиотизму ведущий полк на картечь сдаваться; борьба декабристов за права секс-меньшинств; дерущийся на следствии Чернышев и все прочее - историку Оксане Киянской. С благодарностью "неоценимую помощь, оказанную при создании романа, за нетривиальный подход к истории тайных обществ в России, смелые идеи и дружеские беседы".
С чем я историка Оксану Киянскую торжественно и поздравляю.