lubelia

Еще точек и глюков.

Не понравилась фаридова "римская" челочка, куцая какая-то вышла:) Мне вообще кажется, что органичней всего он там смотрелся с длинными волосами и хвостиком:) И вот еще тот раз, когда седину нарисовал. Но нынешний Афраний был моложе того, с сединой, и - прекрасен.
[К вопросу о сознательности хромоты - в варьете видно, что нога замотана, и видно, что наступает на нее аккуратненько на финале варьете, когда ясно, кто как спину держит и кто как на ноги на наступает. При этом - нет, вчера в четвертой сцене он хромоту не подчеркивал. А вот на балу вот в этом эпизоде с Пилатом - какие-то другие движения были, более изломанные, более танец, что ли? Как раз думала, что это он, что там изменилось - а сейчас вот в голову пришло - так нога, может просто иначе и не выходило? Или - это вообще не Фарид был, а я не увидела? А Фарид с ногой на бал просто не пошел?]
Еще про Фарида - выяснилось имя дамы поэта Рюхина в Грибоедове :)) ("А нам с Катериной уединиться негде!"). Изменилась фраза кавказца в Ялте, что-то там было другое, не про Кинзмараули. Еще он что-то в варьете орал Шестовской громко, пока шла драка - я отвлеклась на что-то другое, голос отследила, слова не услышала. Фред, ты слышал?
Еще Лакомкин, который срифмовал: "Пирамидону мне, пирамидону!"
Берлиоз раз от разу все прекрасней, надо и до него бы цветочков донести:)) Нет, он играет не отказ от веры: его тоже накрывает подлинностью вот этой библейской сцены. Но когда выныривает, оказывается, что показал-то вот это настоящее, подлинное - вот этот вот иностранец, про которого ну никак не скажешь, что мог быть на том балконе (Нагреддинов всегда еще прекрасно это подчеркивает: "Вот вы?! лично?! у Понтия Пилата?!"). Истина открылась: Иешуа и Пилат там есть, а вот этот вот, Воланд - ну, наверно, тоже есть, но это не повод с ним вообще разговаривать. Так что и у Берлиоза тут путь - вверх, а череп у Воланда - фальшивый. Ну или настоящий и тогда это тоже просто элемент чистилища, рассыплется прахом череп, а Берлиоз пойдет общаться уже с Иешуа за подлинность текстов:)
Пилат, собственно. Никак к нему не подойду - такой он в этот раз был... Такой. Впрочем, да, в курилке слышали традиционную претензию про неврастеника - военный человек, как же он эдак лицо-то потерял? А сами так не пробовали, а?
Первая проходка - не шатался, только шею держал каменно, так что все остальное как-то болталось вокруг неподвижной шеи, на проходке до колонны шипел, так что я этот шип так до конца и слышала (по мне хорошо проверять, что слух, что зрение - так себе, уж если я что увидела\услышала - значит это было подчеркнуто). Но держит он себя очень жестко, позволил себе только завести глаза к небу на "на ваше усмотрение" - о боги, еще и с этим разбираться! Заметил собаку и среагировал внятно, заинтересовался языками, сумел - сам - затолкать в себя боль и справиться на приступе. А вот когда сообразил, что боль прошла (и тоже - держит себя в руках, оглядывается на Крысобоя и Афрания) - в какой-то момент стал совсем беспомощным, вот на этом разговоре о волоске - почти понял, почти поверил, почти сдался... Почти.
На "власть императора Тиберия" - опять оглянулся и голосом еще подчеркнул - все слышали, да? А "не тебе, безумный преступник" - было уже снова ровно к Иешуа.
С Кайифой и на Приговоре... не знаю, чо-то не выходит описать. Хорошо так приговорил, качественно - снесло.
Начало третьей сцены было такой характерненькое: начал общаться с Афранием нормальным вроде голосом... потом "богов" выплюнул - как ругательство (по ходу у него теперь претензии ко всем богам скопом), а потом как-то стало ясно, что и голос держать - тоже сил уже нет и вообще как-то проблемы с адекватностью. И по Афранию теперь всегда очень заметно, чем он занимался весь день... на табуреточке сидел, смотрел...
Какое вышло: "Быть может, я совершил ошибку?" - Афраний сам теперь всегда осекается, не глядит на Пилата - чувствует кожей. И на "не совершает ошибок" усмехнулся очень горько - ну да, что теперь-то, что теперь изменить? (когда-то он это обижался, иногда радовался (если Пилат на этом моменте конкретно огрызался), а тут - безнадега с обеих сторон: "А что ты еще сделать-то мог? - ну да, а что я еще мог...").
В финале четвертой сцены... не знаю, у меня сложилось впечатление, что Ванин не вынес и откровенно хихикнул над Левием, во всяком случай эта коротенькая потеря голоса выглядела именно подавленным смешком. Но потом мгновенно сработал "лифт" - "Это сделал я" - и зал захлопал.
Бал... как обычно - бал. Страшный. Про чистилище.
Про финал уже написала... Господи, как он всегда просит... как только и можно просить. И по контрасту с этой мольбой - насколько откровенна ложь Воланда про: "Никогда ничего не просите - сами все предложат...".

Мастер в этот раз Маргариту не любил как-то совсем:) В прошлый раз - да, она его сломала, он не хотел, чтобы она уходила, просил - и бил кулаком по полу, когда она таки ушла. Тут - понял, что сейчас она уйдет на первой же ее фразе - и слушал уже с таким лицом... "Что делаешь - делай скорее".
Спрут вышел совершенно невыносимым.
Да, еще - как он стоял спиной, когда Маргарита читала этот кусок, про пришедшую тьму. Взявшись за голову, сильно качаясь - то ли это пилатова головная боль отзывалась, то ли молитва, то ли просто как-то было невыносимо... И только под самый конец вынырнул - и начал привычно дирижировать текстом.
И на казни не отворачивался - так всю казнь и стоял лицом к залу, вглядываясь вдаль (и только на это, извините, и можно было смотреть, потому что смотреть на Левия-Матвея - нельзя. Блин, ну поставили туда бы уже хоть кого-нибудь другого!)

Так как-то все:)