Шестеренки блестят под солнцем, цепляются друг за друга:
Буквы, подписи с завитушками, списки и номера.
Еще с месяц назад было подлинной кровью: зима да вьюга.
А сейчас лишь слова и подписи - с ночи и до утра.
Подступает тошнотно заморочь - факты, слова и даты.
Перепуталась правда с ложью - Боже, не все ли ложь?
...Отступаешь, сдаешь по буковкам. Нет утраты,
Если даже кто кого предал тут - не подлинно разберешь,
Если все обо всех всегда, если все равномерно тонут,
Если был приятель, знакомый, друг, а нынче выходит - враг?!
Опускаешь на очной взгляд. Не в глаза - и не на иконы.
Скоро, кажется, будет Пасха. Как сказать:"Воскресе!" - когда - вот так?
Шестеренки скрипят, пощелкивают, но двигаются исправно.
Ночью горло во сне одеялом заденешь - и ну кричать.
В мелочах попытался держаться - не вышло, и сдался в главном:
Как сдержать в себе радость, что - выжил? Вот как - сдержать?!
Эта ночь у костров, когда радость колотит, выходит дрожью,
Когда небо и ветер в лицо - и выжил - и рвется смех?!
...Этой страшной Пасхой никто не воскрес. Но - помилуй, Боже!
Ты ведь можешь, помилуй, помилуй, помилуй меня - и всех.
...Я понятия не имею, кто это. Поначалу думала, что Сергей Петрович Трубецкой, но нет - тут лирического героя, конечно, изжевало, но в кашу не смололо. Еще я внезапно его вижу, но по двум кадрам - ночью с одеялом и ночью в отблесках костра (да еще и с лицом, которое не хватает сил держать) - хрен же я опознаю по портретам. Но думать буду - крайне интересно, кто это влез в голову.
(Ну и насчет Пасхи... ладно, там отец Петр Мысловский неподалеку, возьмет шефство и проконтролирует процесс покаяния:))
Буквы, подписи с завитушками, списки и номера.
Еще с месяц назад было подлинной кровью: зима да вьюга.
А сейчас лишь слова и подписи - с ночи и до утра.
Подступает тошнотно заморочь - факты, слова и даты.
Перепуталась правда с ложью - Боже, не все ли ложь?
...Отступаешь, сдаешь по буковкам. Нет утраты,
Если даже кто кого предал тут - не подлинно разберешь,
Если все обо всех всегда, если все равномерно тонут,
Если был приятель, знакомый, друг, а нынче выходит - враг?!
Опускаешь на очной взгляд. Не в глаза - и не на иконы.
Скоро, кажется, будет Пасха. Как сказать:"Воскресе!" - когда - вот так?
Шестеренки скрипят, пощелкивают, но двигаются исправно.
Ночью горло во сне одеялом заденешь - и ну кричать.
В мелочах попытался держаться - не вышло, и сдался в главном:
Как сдержать в себе радость, что - выжил? Вот как - сдержать?!
Эта ночь у костров, когда радость колотит, выходит дрожью,
Когда небо и ветер в лицо - и выжил - и рвется смех?!
...Этой страшной Пасхой никто не воскрес. Но - помилуй, Боже!
Ты ведь можешь, помилуй, помилуй, помилуй меня - и всех.
...Я понятия не имею, кто это. Поначалу думала, что Сергей Петрович Трубецкой, но нет - тут лирического героя, конечно, изжевало, но в кашу не смололо. Еще я внезапно его вижу, но по двум кадрам - ночью с одеялом и ночью в отблесках костра (да еще и с лицом, которое не хватает сил держать) - хрен же я опознаю по портретам. Но думать буду - крайне интересно, кто это влез в голову.
(Ну и насчет Пасхи... ладно, там отец Петр Мысловский неподалеку, возьмет шефство и проконтролирует процесс покаяния:))