![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
Про остальных. Во-первых, Фарид Тагиев(Афраний) - отделал роль, теперь всячески с ней играется. Как он там радовался, когда у Пилата прошла наконец его вечная голова! Как его самого перекосило, когда он увидел, как Прокуратор мечется после его слов об "оскорблении величия". Как аккуратно рассказывал о казни и погребении, точно зная, что каждое слово - все равно как ножом. Как в последней сцене стоял за Левием и бдил.
Лакомкин-Левий - очень понравился, больше Матошина. Два было очень осмысленных момента - в сцене казни с очень большой болью про то, что "Иешуа его, конечно же, не видел". Остался один (или подумал, что остался один) - и сразу заметался и наделал ошибок. (Зато Распятие в итоге получилось идеальным чисто графически - Крест и фигура перед ним на коленях). И потом - тоже очень осмысленно (Матошин на моей памяти это только один раз подчеркнул) - "Я не одинок!". Для Пилата состояние "одинок" естественно для человека, по дефолту, он это машинально произносит, конечно же Левий одинок. А Левий старается быть с Иешуа - и значит не одинок. Хотя дальше его все равно заносит от боли - и Пилат, тоже еле стоящий на ногах, огрызается в ответ. Ну и последняя сцена между ними - после которой Левий откровенно радостно просил за Пилата, как за знакомого, как за своего. Неудивительно, что он благодарен - они его там вдвоем с Афранием спасают от него же самого. Пилат - резко одергивая и напоминая об Учителе (чего ему это стоит - это вопрос... впрочем, любой разговор о Нем, даже так - это все-таки облегчение. Даже на приговоре, Его имя - это возможность сделать вдох). И Афраний - пресекая в корне идею прямо сейчас кинуться убивать.
Левий в финале вообще был прекрасен весь. Человек-в-Свете, ставший святым и оставшийся собой, стоящий бесконечно выше этого кривляющегося Воланда.
Иешуа-Задохин. Играть Иешуа - это вообще запредельно сложно, есть единицы, которым эта роль ну хоть как-то удается, а лучшие варианты - это где актерской игры вообще нет никакой, а есть просто зрительные образы - как руки с чашей воды в "Бен-Гуре". Потому что играя "от себя" неизбежно получишь фальшь, а "играть икону" - очень сложно.
Так вот это Иешуа - получается. Потому что все, что он говорит - говорится с уверенностью и спокойным достоинством. Они отлично работают в паре с Пилатом, подчеркивая и усиливая друг друга.
Собственно Мастер с Маргаритой. Мастер-Китаев - наконец-то начал играть и даже понравился. Во-всяком случае история прочлась мрачная, но цельная и осмысленная. История в этот раз была о том, как успешно Воланд провел операцию по изъятию из реальности "Романа о Понтии Пилате" и как поимел в голову и в другие места автора этого романа - чтобы тот больше никогда и ничего не написал.
Мастер безумен. У меня сложилось впечатление, что уж рассказ о лотерейном билете - это точно клинический бред, а все остальное - тоже очень сильно перекореженная больным сознанием реальность, и чем на самом деле был этот подвальчик - неизвестно. О встрече с Маргаритой он рассказывает как о своем грехопадении. Сначала отшатывается от суккубы - нет, ему не нравятся эти цветы, нет, он розы любит! А потом его поражает молния. Тоже очень характерная сцена - Мастер на "так поражает молния" вытягивается, а потом сгибается, пораженный молнией. Маргарита на "так поражает финский нож" убивает кого-то этим ножом, не себя - другого. Потом в клинике с безнадежной надеждой: "Надеюсь, она меня уже забыла". Щас, эта - не забыла, она чуть Азазалло не сожрала, чтобы тебя добыть снова. Это ее видение - свидригайловская банька с пауками, в ней Мастер, и - весь ее, так оно и будет, просто Воланд это обозвал красивым "слушайте беззвучие". Как там свита начинает радоваться, когда она наконец требует себе Мастера! Ну да, у сестры-демоницы сейчас будет пир, может им перепадет.
В общем эта парочка искалеченных безумцев, не знаю, возможно ли в этом варианте истории спасение для них. Разве что Пилат за автора попросит.
...Очень прекрасный Иванушка-Нагреддинов. Перед которым безумно сложная задача - распутать, что тут от Воланда, а что от Иешуа? Плюс-минус справляется. С каким невыносимым презрением он выдает Воланду: "Вот вы? На балконе? у Понтия Пилата?". В общем, он мне с самого начала в этой роли очень понравился и сейчас каждый раз все лучше и лучше. И Курочкин-Берлиоз тоже был очень хорош.
Последнее, в порядке глюка. Доктор Стравинский (А.С. Ванин, тот же, что и Пилат) как-то очень... живо среагировал на Пилата. Ну то есть он всегда живо реагирует, стебясь и обыгрывая, и Иванушка ему в этом радостно помогает, тыкая в него пальцам и крича "Вот из-за него же! Из-за Понтия Пилата!". Но в этот раз А.С. Ванина как-то откровенно перекосило - то ли еще от приговора не отошел, то ли специально "показал Пилата", в общем момент получился страшненький.
Подумалось в порядке глюка: доктор, лечивший Мастера, о Пилате-то знать должен изрядно. Мог бумажку подсунуть - запиши, мол, что помнишь, и какие-то отрывки, восстановленные кусочки читать мог. Он же вообще писанину пациентов читать любит ("А вы напишите в стихах!" "А вы напишите по-немецки!").
И - будучи врачом вот в это самое время - отлично мог и сам влететь в какую-нибудь пилатовскую коллизию, от которой его вот тоже трясти начинает при одном воспоминании.
(Опять же чисто в порядке глюка, не уверена. Но меня, кажется, осмысленно заметили и идентифицировали. Хотя на первом ряду-то, чего б и не заметить, может это машинально было - сидит себе зритель, чего б на него в ответ и не посмотреть-то?)
Лакомкин-Левий - очень понравился, больше Матошина. Два было очень осмысленных момента - в сцене казни с очень большой болью про то, что "Иешуа его, конечно же, не видел". Остался один (или подумал, что остался один) - и сразу заметался и наделал ошибок. (Зато Распятие в итоге получилось идеальным чисто графически - Крест и фигура перед ним на коленях). И потом - тоже очень осмысленно (Матошин на моей памяти это только один раз подчеркнул) - "Я не одинок!". Для Пилата состояние "одинок" естественно для человека, по дефолту, он это машинально произносит, конечно же Левий одинок. А Левий старается быть с Иешуа - и значит не одинок. Хотя дальше его все равно заносит от боли - и Пилат, тоже еле стоящий на ногах, огрызается в ответ. Ну и последняя сцена между ними - после которой Левий откровенно радостно просил за Пилата, как за знакомого, как за своего. Неудивительно, что он благодарен - они его там вдвоем с Афранием спасают от него же самого. Пилат - резко одергивая и напоминая об Учителе (чего ему это стоит - это вопрос... впрочем, любой разговор о Нем, даже так - это все-таки облегчение. Даже на приговоре, Его имя - это возможность сделать вдох). И Афраний - пресекая в корне идею прямо сейчас кинуться убивать.
Левий в финале вообще был прекрасен весь. Человек-в-Свете, ставший святым и оставшийся собой, стоящий бесконечно выше этого кривляющегося Воланда.
Иешуа-Задохин. Играть Иешуа - это вообще запредельно сложно, есть единицы, которым эта роль ну хоть как-то удается, а лучшие варианты - это где актерской игры вообще нет никакой, а есть просто зрительные образы - как руки с чашей воды в "Бен-Гуре". Потому что играя "от себя" неизбежно получишь фальшь, а "играть икону" - очень сложно.
Так вот это Иешуа - получается. Потому что все, что он говорит - говорится с уверенностью и спокойным достоинством. Они отлично работают в паре с Пилатом, подчеркивая и усиливая друг друга.
Собственно Мастер с Маргаритой. Мастер-Китаев - наконец-то начал играть и даже понравился. Во-всяком случае история прочлась мрачная, но цельная и осмысленная. История в этот раз была о том, как успешно Воланд провел операцию по изъятию из реальности "Романа о Понтии Пилате" и как поимел в голову и в другие места автора этого романа - чтобы тот больше никогда и ничего не написал.
Мастер безумен. У меня сложилось впечатление, что уж рассказ о лотерейном билете - это точно клинический бред, а все остальное - тоже очень сильно перекореженная больным сознанием реальность, и чем на самом деле был этот подвальчик - неизвестно. О встрече с Маргаритой он рассказывает как о своем грехопадении. Сначала отшатывается от суккубы - нет, ему не нравятся эти цветы, нет, он розы любит! А потом его поражает молния. Тоже очень характерная сцена - Мастер на "так поражает молния" вытягивается, а потом сгибается, пораженный молнией. Маргарита на "так поражает финский нож" убивает кого-то этим ножом, не себя - другого. Потом в клинике с безнадежной надеждой: "Надеюсь, она меня уже забыла". Щас, эта - не забыла, она чуть Азазалло не сожрала, чтобы тебя добыть снова. Это ее видение - свидригайловская банька с пауками, в ней Мастер, и - весь ее, так оно и будет, просто Воланд это обозвал красивым "слушайте беззвучие". Как там свита начинает радоваться, когда она наконец требует себе Мастера! Ну да, у сестры-демоницы сейчас будет пир, может им перепадет.
В общем эта парочка искалеченных безумцев, не знаю, возможно ли в этом варианте истории спасение для них. Разве что Пилат за автора попросит.
...Очень прекрасный Иванушка-Нагреддинов. Перед которым безумно сложная задача - распутать, что тут от Воланда, а что от Иешуа? Плюс-минус справляется. С каким невыносимым презрением он выдает Воланду: "Вот вы? На балконе? у Понтия Пилата?". В общем, он мне с самого начала в этой роли очень понравился и сейчас каждый раз все лучше и лучше. И Курочкин-Берлиоз тоже был очень хорош.
Последнее, в порядке глюка. Доктор Стравинский (А.С. Ванин, тот же, что и Пилат) как-то очень... живо среагировал на Пилата. Ну то есть он всегда живо реагирует, стебясь и обыгрывая, и Иванушка ему в этом радостно помогает, тыкая в него пальцам и крича "Вот из-за него же! Из-за Понтия Пилата!". Но в этот раз А.С. Ванина как-то откровенно перекосило - то ли еще от приговора не отошел, то ли специально "показал Пилата", в общем момент получился страшненький.
Подумалось в порядке глюка: доктор, лечивший Мастера, о Пилате-то знать должен изрядно. Мог бумажку подсунуть - запиши, мол, что помнишь, и какие-то отрывки, восстановленные кусочки читать мог. Он же вообще писанину пациентов читать любит ("А вы напишите в стихах!" "А вы напишите по-немецки!").
И - будучи врачом вот в это самое время - отлично мог и сам влететь в какую-нибудь пилатовскую коллизию, от которой его вот тоже трясти начинает при одном воспоминании.
(Опять же чисто в порядке глюка, не уверена. Но меня, кажется, осмысленно заметили и идентифицировали. Хотя на первом ряду-то, чего б и не заметить, может это машинально было - сидит себе зритель, чего б на него в ответ и не посмотреть-то?)