Продолжение.

[lubelia]

Напишу кое о чем более развернуто - впечатления улеглись.
Про "Скупого рыцаря". Там финал, финал еще - когда Рыцарь задыхается и корчится, а Герцог и Альбер этого вообще не видят. Альбер стоит столбом, Герцог ему выговаривает, потом оборачивается к Рыцарю с упреком, а тут - упс, упрекать-то уже почти некого. Да, совершенно закономерно, что он подыхает один, но смотреть на это страшно. "Ужасные сердца" - это не только об этом Скупце, нет... это еще и о себе с Альбером. Так затмило, что нормальное человеческое милосердие (которое Альбер отлично проявлял к больному кузнецу) - отключилось на время.

"Моцарт и Сальери"
Тут буду подробней - очень зацепила концепция, и жду обратной связи - правильно ли я увидела и поняла?
Обычное прочтение и обычный конфликт в этой вещи - это то, что Моцарт - "гуляка праздный", человек, который явственно меньше, чем собственное творчество, получивший Дар неизвестно почему. А Сальери - ремесленник, но при этом взрослый, разумный и зрелый, вот его и клинит.

Щасс. В этом спектакле Сальери склинило совсем не потому, что Моцарт лучше пишет музыку. Моцарт тут лучше - просто по факту. Моцарт в гармонии с собой, он чист и свободен. Он видимо счастлив - и при этом трагизм окружающего мира чувствует не хуже, чем Сальери. И выражает в гениальной музыке, которая ведет наверх и показывает выход.
Как находиться рядом с этим, если ты - несвободен, рефлексируешь, а правды ни на земле, ни выше для тебя нет? Невозможно, конечно. Ну то есть можно, если получится стать вровень с Моцартом - перестать думать о себе, перестать непрерывно сравнивать, спокойно признать что другой - гений. Сальери не любит себя и сосредоточен на себе - худшее сочетание. Неудивительно, что ему начинает... мерещиться. На рассказе Моцарта о черном человеке, он слушает - как будто знает, кто это. И оборачивается ужасе, словно точно видит - где этот черный - сидит. Вот он, взгляд упирается в совершенно конкретное место. Сидит, ждет и сейчас убьет обоих. Если правды нет ни на земле, ни на небе, то неправда - неизбежно имеется, и вот она - воплощается и приходит.
Первый раз, когда Сальери слушает музыку - это как раз концентрированное переживание: вот они, отблески Неба, причем совершенно недоступные, ты никак не можешь к ним приобщиться, потому что ты - таков, каков есть. И это ужасно больно и ужасно смешно одновременно - только усмешка какая-то выходит кривоватая. И легче закрыться от Неба совсем, убить его, потому что уж слишком больно мучиться этой бесплодной жаждой.
А потом, во второй раз, уже после того, как Моцарт выпил йаду - неожиданно оказывается, что да, Небо было недоступно, только именно им ты и жил, а вот сейчас оно уйдет совсем - и жить станет нечем. Вот - уже стало, так что выхода нет никакого, кроме как - следом. Потому что пока Моцарт был жив, пока считал тебя равным - была хоть призрачная надежда стать вровень, а теперь уже не будет никогда. Захотел сам привести мир в соответствии с собственными представлениями о том, что правды нет и выше - только оказалось, что воздух закончился вместе с правдой. По привычке предполагать лучшее - думаю, что все-таки он уходит не во тьму, а - за Моцартом, ну пусть так, раз уж по другому теперь не выйдет.
Короче, вещь получилась не столько о творчестве, сколько об... отношениях с Праведной землей.
Моцарт тоже не вполне прост. Да - счастлив, свободен и естественен. Однако ужас ему знаком - о черном человеке он говорит с дрожью. И трагизм он видит... Это образ святости: видеть все, как есть - и оставаться при этом свободным. Но он человек и несовершенен, зла в ближайшем окружении заметить не может. Состояние Сальери он отслеживает довольно четко, но понять, что там все НАСТОЛЬКО плохо - невозможно. И Сальери интроверт, который отлично шифруется, да и в голову такое просто не придет, вот как Альберу не приходит в голову травануть отца, так и Моцарту не приходит в голову, что вот тут рядом такая бездна. Хотя интуиция срабатывает железно - разговор о злодействе и гении он заводит, кажется, не ради "гений и злодейство несовместны", а ради "гений - как ты да я". Что-то уловил, попытался помочь: все хорошо, не парься, ты гений, мы равны, Но Сальери не может это принять. Ага, гений, я только что слышал твою музыку - мне так никогда не написать.
... Как-то так. Может быть - в бОльшей степени о своем внутреннем Сальери, чем о Сальери, показанном Фредом, но, кажется, что основные акценты таки я увидела правильно.
(По костюмам - парик в первой сцене забыли надеть на Сальери или так было задумано?:) Без парика было отчетливо лучше, имхо:)

О "Доне Жуане" мне сказать меньше - просто эта штука мне не так близка и наизусть я ее не помню. И именно в ней - то, что не понравилось, раз уж пишу "взрослую" рецензию, то и критиковать будем - по взрослому. Не понравился Дон Карлос - как-то в нем индивидуальности не увиделось. Не понравился Командор - мне кажется, разумней было бы... не знаю, какой-нибудь довольно жесткий плащ+меч? А так - он там ходил за сценой и скрипел (или не командор скрипел за сценой?:) но было слышно:). Зато отличные Лаура и Дона Анна (как она прекрасно объясняла, почему она оказалась замужем, и с какой непередаваемой интонацией - что уж Карлос-то ей не изменял... ага, мы в предыдущей сцене видели, как не изменял).

"Пир во время чумы".
Прекрасно сделано. Да, самая сильная вещь, все совершенно правильно - спектакль развивается по нарастающей. Во многом "Пир" для меня оказался параллелен "Моцарту и Сальери" - там тот же вопрос теодицеи. Вальсингама во время песни Мэри (зачем вообще просит петь? Знает, же что будет больно всем - и ей, и ему, и окружающим? Не может об этом не думать? Так честнее - пировать, не забывая о том, что происходит, а - четко помня? Кажется, именно из этих соображений - предпочитает все делать осознанно; потом еще во время пьянки понимает, что пить хватит - и оставляет стакан. Нельзя терять себя - не найдешь потом), так вот Вальсингама особенно плющит на упоминании Бога - и он смотрит на небо. С неба никто не отвечает, глухо.
Потом он поет сам - гимн... самурайский эдакий гимн. Боевой марш, а не гимн. И последующий танец тоже становится боем. Если Бога нет, а кругом - Чума, что еще остается делать? Танцевать.
А потом является священник - кажется, на последней стадии усталости. Священник-то не плясал - он тут непрерывно отпевает и хоронит, кого успевает - исповедует, у него нет сил на милосердие и рассусоливания. Достает сразу скальпель - и скальпелем, скальпелем: а мать? а жена? (на жене Мэри вскидывается: "ЧТО он говорит? он вообще соображает - вот ЧТО сейчас сказал!??). Но Священник знает, что делает - нарыв надо вскрыть. Желательно сейчас, а то ведь так же и помрет, воюя с Богом. Нарыв вскрыт - однако боль оказывается такой, что Священник ... отступает и благословляет, если все так - я и правда больше ничего не могу, дальше Бог пусть - Сам.
И финал, финал. Я еще думала - является ли финал - вот финалом Вальсингама, или это просто выходит некий символический пятый персонаж, соединяющий всех четверых? Нет, и на спектакле и сейчас, кажется, что все-таки - и Вальсингам тоже, что он не кончился вот так скорчившись от боли, а - встал. Там сделано очень хорошо - все уходят вслед за Священником (кроме Мэри, которая зажигает для Вальсингама свечу). Так что на молитву встает таки Вальсингам. Но одновременно - и трое остальных, и вообще, блин, все участники спектакля и зрители до кучи. Финал - одновременно и финал Вальсингама и общий.
И это катарсис в чистом виде, и сделано это режиссурой - да, но еще и персонально Фредом, который это вот - смог. Крут охренненно.

Жду обратной связи в ответ на обратную связь - интересно, где мои фантазии, где то, что действительно вкладывали актеры и режиссер. (В частности, это позволит отследить сколько фантазии в телегах про юго-запад... эксперимент чистый - я была совершенно не в курсе концепции спектакля и даже нетвердо знала, кто кого играет:)